Это вопрос истории, человеческих страстей и политики. Изначально Церковь была единой, но в 10-м веке произошел окончательный раскол — с большой кровью, замешанной на политике, обособились латиняне (католики), как их тогда называли. Хоть Книга и одна, но с Православием у католиков различия абсолютно во всем. Католики, если несколько обобщать, — это язычники, которые выбрали себе Богом Христа. Язычество определяется отношением между человеком и Богом (или богами). В Христианстве это отношения между Отцом и детьми, основанное на любви. В язычестве — как с судьей, которого можно задобрить или от которого можно откупиться. Дальше — больше. Принимая монашество или священство, католический подвижник берет обеты (пост, целибатство и т.д.), за которые Бог ему становится якобы должен много всяких благ. Следовательно, они могут этими благами делиться (например, за деньги или просто так) с теми, кто много согрешил, но не искупает свою вину. Отсюда индульгенции, миф о чистилище, непререкаемость Папы Римского (он вообще избранный и у него больше всех заслуг на земле перед Богом) и прочие фантазии. Чтобы разрушить этот миф достаточно двух примеров: «Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном больше его» (Лк. 7:28). Тем самым видно, что между самым лучшим человеком на земле, пророком, рожденным с большими знамениями и пророчествами, с детства бывшим в монастыре, и самым «младшим» в Царствии Бога — огромная пропасть. Откуда тогда у рядового священника могут быть сверхзаслуги, которыми он даже может делиться с другими, если и у Иоанна их не было? И второе: представьте, что подходит к вам ваш ребенок и говорит — «Пап, я тут посуду маме помыл, купи мне теперь Феррари». Кажется, что нормальный папа и так даст ребенку все, что у него есть, а нормальный ребенок и так поможет своим родителям. Мир живет по законам любви, а не долга, как думают католики.
Протестантство — законное дитя Католичества. Мартин Лютер в 16-м веке, бывши католическим монахом и богословом, подмечал все эти несуразицы в церковной жизни и в ответ на буллу папы Льва X выдал свои знаменитые 95 тезисов (где упростил все до уровня «детского сада»), после чего был отлучен от церкви. Произошел раскол, а затем последовала волна религиозных конфликтов по всей Европе.
В данный момент эти расколы продолжаются перманентно. По сути, любой человек может назвать себя протестантским пастором и организовать свою протестантскую церковь, по-своему толковать Писание и проповедовать все, что взбредет ему в голову. Только в одной Америке более 300 протестантских церквей, которые друг с другом не всегда ладят.
При таком подходе в некоторых церквях, лучше уже сказать сектах, процветает многоженство и т.д. Другие венчают однополые пары, мотивируя это тем, что эти люди «любят» друг друга. Разумеется, понятие «любви» тут уже глубоко искажено, да и апостол Павел с его прямым текстом в осуждение мужеложства (см. 1 Кор. 6:9-10) уже не указ.
В Православной церкви, в отличие от Католической (со всеми ее орденами) и протестантских, а равно, как и в отличие от всех других религий, есть четкий механизм защиты от подобных ересей (одобрение гомосексуализма) и частных мнений кого бы то ни было. Этот механизм можно назвать «согласным мнением святых отцов». В православии велико Предание — книги, написанные святыми людьми, просиявшими в аскетических подвигах. Если по какому-то спорному вопросу разные святые отцы разных времен высказывались одинаково, то это и принимается на веру. Если между отцами возникают противоречия, или новоявленный богослов начинает городить что-то свое — все это сразу отметается. Этот механизм не позволяет «застолбить» всякий бред, но оставляет за человеком право на свободу мысли. Разумеется, сложные темы выносятся на церковные соборы, где и происходит «разбор полетов».
Но главное отличие состоит в понимании пути спасения. Католики и протестанты, по большей части, стремятся изменить и улучшить мир вокруг себя, в то время как православие, в основном, нацелено на внутреннюю работу — покаяние (как внутреннее изменение). А как известно, менять себя труднее всего.
